Творчество английского писателя Клайва Стэйплза Льюиса уже достаточно хорошо знакомо православному читателю. Известны и любимы его книги «Просто христианство», «Письма Баламута» и, конечно же, «Хроники Нарнии». О последней можно даже сказать, что именно она принесла Льюису читательские симпатии. И совсем недавно прошла премьера фильма «Лев, Колдунья и волшебный шкаф» по первой из «Хроник…» Итак, о волшебных сказках вообще и «Хрониках Нарнии» в частности.
О волшебных сказках
Если кто помнит, «О волшебных сказках» называется и эссе
Д. Толкина. И это совпадение тут неслучайно. Именно в нем Толкин высказал мысли о природе и сути «волшебных сказок», которые лучше всего объясняют творчество его друга Клайва Льюиса.
Говоря о «Хрониках Нарнии», нужно прежде всего постараться понять природу жанра этого своеобразного произведения. А в самом деле, что же это такое: сказка, повесть-фэнтези, притча? Приходилось встречать каждую из этих точек зрения. А все-таки?… Все становится на свои места, если мы вспомним, что понимал Толкин в своем вышеупомянутом эссе под термином «волшебные сказки». Сочетая дотошность ученого-филолога и интуицию писателя, Толкин, проанализировав все заметные современные ему точки зрения на волшебную сказку, пришел к следующим
выводам.
Волшебная сказка – это не столько небылица или даже сказка о чудесах. Все сложнее и глубже. Волшебная сказка – это произведение, в котором создается необычный, чудесный мир, волшебная страна, живущая по своим законам и своей логике. Сами по себе чудеса и «необычности», включенные в произведение, еще не делают его настоящей волшебной сказкой. «Курочка ряба», к примеру, совсем не волшебная сказка. Потому что, кроме необычного золотого яичка, все остальное в сказке вполне прозаично и знакомо. В них все происходит в нашем мире, по нашим законам, которые лишь слегка подкорректированы в нужную минуту волшебством, и не больше. Нет ощущения путешествия за горизонт, погружения в неведомое.
Но что же дает такое ощущение? А вот здесь – очень тонкая деталь. На первый взгляд покажется, что все дело лишь в фантазии и терпении автора, до мелочей продумавшего создаваемый им мир; что стоит лишь придумать родословные всем героям и словарь нового языка в конце книги (механически копируя Толкина и «Властелина колец») – и читатель сразу попадет в сказку. Отнюдь нет. Как раз этим путем пошла линия современной литературы фэнтези: придуманные государства, далекие планеты, бездны прошлого или будущего. И тем не менее внимательному читателю вскоре становится скучно: причудливые названия не могут скрыть нищету сюжета. Нет, в большинстве своем произведения фэнтези теряют нечто принципиальное… Как верно заметил Констанин Крылов в своей статье «Волшебство и политика. Миры фэнтези как новый общественный идеал», в течении фэнтези воплотился комплекс современного человека, страдающего от давления безликих обстоятельств и стремящегося к обретению личного превосходства: то есть в мире, где оно возможно через подвиги, магию, различные странствия и приключения. Магия там – просто борьба за власть: над природой, врагами, смертью.
Так что же отличает волшебную сказку – такую, как «Хроники Нарнии», «Властелин колец» (не нужно напоминать, что это вовсе не сказка, а роман-эпопея. Так-то оно так, да дело именно в принципе), «Волшебник Земноморья» – от разнообразных произведений перумовых, семеновых, лукьяненко?
А отличие в том, что волшебная сказка… реальна. Да, именно так. Дело в том, что волшебная страна – основа такой сказки – «не удается» в том случае, если по своей сути она не становится образом нашего мира. Вот тут парадокс: иная, необычная, чудесная и волшебная страна тем не менее должна являться образом нашего мира. Образом – в тонком и творческом смысле. Не копией, не аллегорией, не сатирой, а образом тех глубинных принципов нашего бытия, которые нам, живущим в мире прозаическом, не видны, скрыты от нас. Если угодно, волшебная сказка всегда обращена к архетипам как базовым понятиям культуры, к основным ценностям и понятиям. В этом отношении исключительное место занимают произведения Толкина: мир Средиземья – это мифология нашего мира, но мифология в совершенном смысле этого слова. Сам Толкин говорил по этому поводу, что восприятие мира через призму волшебной сказки возвращает нам первичное восприятие его красоты, его глубины и самоценности. В сказке мы видим добро и зло, войну, предательство, красоту, природу, смерть в их первичной яркости, без полутонов. В сказке нет раздвоенности, подловатой амбивалентности, которая делает героев неотличимыми от антигероев. В сказке мы видим мир в его главном, а не второстепенном.
И тут мы подходим к главному. «Нетрудно представить себе особое волнение и радость, которую чувствуешь, если любая специфическая прекрасная черта волшебной сказки оказывается «первично» правдой, ее сюжет оказывается историей, без необходимости в связи с этим потерять свою мифическую или аллегорическую значимость» (Д. Толкин). В сказках Клайва Льюиса прекрасный сам по себе мир Нарнии и его центр – Аслан оказываются «первично» правдой.
Нарния и Евангелие
Вот мы и подошли к Нарнии. Из всех миров волшебных сказок это – самый волшебный и самый реальный. О некоторых его особенностях уже написал диакон Андрей Кураев в своей книге «Школьное богословие», но далеко не обо всем.
По большому счету "Хроники Нарнии", в отличие от всех остальных волшебных сказок, – это сказки не столько о Нарнии, сколько о Льве Аслане, ее творце и властителе. Нарния – "асланоцентрична". Если в ругих волшебных сказках мы встречаемся с самой волшебной страной, то в "Хрониках" мы встречаемся с Асланом (в волшебной стране). Нарния – место встречи с Асланом.
Уже это многое объясняет. Все подвиги, все приключения, все победы происходят с помощью Аслана. Именно по нему каждый раз скучают дети, покидая Нарнию. Именно он – смысл мира Нарнии. Без него она превращается в обычный Neverland из фэнтези, и довольно эклектичный (всем знакомые гномы, дриады, говорящие животные, драконы).
Человеку верующему и чуткому легко будет провести параллели между образом Льва Аслана и Христом. Это, конечно же, в первую очередь то, что Лев – Творец Нарнии. Он добровольно умирает и воскресает в первой сказке (уже одно это откровенно намекает). Он обладает властью целить и воскрешать. И все его чудеса могучи и невероятны, отнюдь не похожи на технически-магические ухищрения магов, скажем, Перумова. Вообще всеведение, благость, бессмертие, всемогущество и другие божественные качества Аслана говорят сами за себя. И, конечно же, – то, что Аслан говорит в разные моменты событий. Не имеет смысла цитировать – ибо цитировать бы пришлось все. Но о чем бы он ни говорил, его слова кратки, глубоки и по-библейски многозначны. Нет, он не говорит цитатами из Священного Писания, но все же его слова чем-то сходны: "Создания, я дарю вам вас самих, – продолжал Аслан сильным, исполненным счастья голосом. – Я навеки отдаю вам землю этой страны, Hаpнии. Я отдаю вам леса, плоды, реки. Я отдаю вам звезды и самого себя". Если так и говорит Бог, то именно в христианском понимании этого слова. Впечатление от многозначной личности Аслана лучше всего передают слова из "Племянника чародея":
– Сын мой, – обратился к нему Аслан, – я давно знаю тебя. Знаешь ли ты меня?
– Hет, сэp, – отвечал извозчик. – Hе могу сказать, что знаю. Однако, извините за любопытство, похоже, что мы все-таки где-то встречались.
Вот именно, "встречались". В Евангелии. Вот и получается, что главная цель создания Нарнии – это создание места, где Бог близок, непосредственно близок (как в Палестине 2000 лет назад), – к людям. Создание "места встречи с Богом". Но не только встречи, а еще и испытания каждого из нас при этой встрече. Дети, попадающие в Нарнию, проходят через все испытания и искушения человеческие: через предательство, страх, самооправдание, славолюбие, гордость. (А начинается все – с того самого дерева, от которого было заповедано не вкушать в "Племяннике чародея"). И то, как они эти испытания преодолевают, если не терпят поражение, – тоже связано с Асланом.
Не стоит смущаться присутствием в сказке гномов, богов деревьев и рек и тому подобного – они не самоценны и не самозначимы, а фигурируют для создания той многообразной реальности, которая отличает сказку от "прозы жизни". В мире, где есть только люди, все более прямолинейно и предсказуемо, а если наряду с людьми присутствует еще множество разумных существ (и не странных диковинных гуманоидов, а уже хорошо знакомых персонажей европейской мифологии) – то атмосфера сказки становится чревата любым непредсказуемым поворотом и самой атмосферой чудесного и неожиданного. Кроме того, говорящие животные, нормальные в любой хорошей сказке, еще и компенсируют нашу тоску по родству и единению с живой природой, от которого мы отпали в грехопадении.
Учитывая все изложенное (а это далеко не все, что можно сказать о "Хрониках Нарнии"), можно подвести итог: эта книга – христианская волшебная сказка. Волшебная – в смысле "чудесная". А чудеса христианину вполне привычны и не требуют оправдания в своем существовании. И, как уже было сказано, такая сказка – реальна, как реален Христос. "Хроники Нарнии" говорят о нем, но говорят не только устами и образом Аслана, но и всем характером своей реальности и поведением героев. В конце концов реализм – это не копирование реальности, а выделение в ней наиболее существенного. Так что "Хроники…" – реалистичны, потому что говорят о главном.
P.S. И несколько слов о фильме "Лев, колдунья и волшебный шкаф". Фильм – прекрасное продолжение традиций "Властелина колец" по спецэффектам и компьютерной графике. И еще – он добрый. Хоть и американский, а все-таки добрый такой. И актеры-дети отлично сыграли. Сложно сказать, насколько фильм конгениален книге, но и сам по себе он хорош. Стоит посмотреть. Это, кажется, только первый?…
