Антон Павлович Чехов родился в Таганроге - небольшом российском городке на берегу Азовского моря. Патриархальная строгость в семье Чеховых соседствовала с культивированием эстетических интересов: по вечерам пели хором, музицировали, мать любила театр, воспитывала в детях любовь к природе, уважение и сострадание к "униженным и оскорбленным".

В 1876 году семья переехала в Москву. Торговля приносила убытки, отец разорился. Антон Чехов вплоть до 1879 года оставался в Таганроге, где закончил курс гимназии и репетиторством зарабатывал на жизнь. Переехав к родителям, поступил на медицинский факультет Московского университета, где учился у прославленных профессоров: Николая Васильевича Склифософского и Григория Антоновича Захарьина.

По окончании университета, в 1884 году, молодой врач начал практику уездного врача в Воскресенске (ныне - город Истра) в больнице известного доктора Архангельского. Затем работал в Звенигороде, временно заведовал больницей. Наверное, из Антона Павловича получился бы замечательный доктор, если бы не его увлечение словом. Его творческая биография началась во время учебы на медицинском факультете с публикаций в юмористических журналах. Здесь он помещал короткие рассказы о забавных "случаях из жизни", юморески, сценки, фельетоны, каламбуры - в основном под псевдонимами: Антоша Чехонте, Человек без селезенки. Итогом раннего периода творчества стали три сборника малой прозы - "Сказки Мельпомены" (1884), "Пестрые рассказы" (1886), "Невинные речи" и "В сумерках" (оба - 1887 г., за последний сборник в 1888 году автору присуждена академическая Пушкинская премия). Его проза - смешная, легкая, ироничная - быстро пришлась по душе публике. Чехов стал популярен - и, что самое интересное, остается таковым до сих пор.

Как всякого популярного человека, Чехова обсуждают. А еще - наши современники и сегодня пытаются понять, был ли Чехов человеком верующим? Относительно его мировоззрения возник такой стереотип: за Антоном Павловичем прочно закрепилась репутация, если и не вполне атеистически настроенного, то хотя бы индифферентного к вопросам веры. Сочинения же писателя дают богатый материал для определенного вывода: он был близок религии и Церкви. Сам он так характеризовал себя: "Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником - и только..."

По мнению русского писателя Б. Зайцева, "ни философом, вроде Вл. Соловьева, ни богословом Чехов никогда не был, и нельзя от него ждать системы законченного, твердо очерченного мировоззрения. Какие у художника "системы"! Но вот христианский, евангельский свет в Чехове таился".

Да, Чехов говорил, что религии у него нет, - он был честен. Но вера - у него была. Были периоды, когда ему казалось, что вера его очень слаба. Это подтвердил в своей книге "Священная религия Чехова" (1913 г.) современник писателя - священник М. Степанов: "Несомненно, что Чехов, будучи вполне религиозным, иногда переживал в настроении веры сомнения и колебания". Сам Чехов считал эти вопросы уделом совести каждого, и чем меньше велось разговоров на эту тему, тем лучше. Вот что писал беллетрист И.Л. Щеглов-Леонтьев: "Если веру судить по делам и настроениям, а не по словам, то Чехов был в 30 раз религиознее тех современных "богоискателей", которые вопиют о своем беспокойстве на всех путях и перепутиях. Когда заговаривают о религиозности Чехова, мне каждый раз вспоминаются слова Гете о Спинозе. Противники часто упрекали его в том, будто у него нет никакой веры. Но он просто не разделял их веры, потому что она для него была недостаточна. Если бы он изъяснил свою, то они изумились бы, но не были бы способны понять ее.

Чехов мало распространялся о религии, и отсюда недоумение людей, привыкших легко говорить о том, чего сами нисколько не чувствуют. Но я знаю, что, лишь немного поправившись в Московской клинике, он почти каждый день ходил к обедне в Новодевичий, и, если бы вы слышали, с какой тихой умиленностью, вскользь и полусмущенно, говорил он мне об обедне в темном полупустом храме Новодевичьего монастыря; с какой трогательной аккуратностью навещал он могилу Плещеева, с какой любовной заботливостью украшал деревенскую церковь в своем Мелихове, как неустанно хлопотал о больных и бедных и т.д., и т.д. И это ли еще не религиозность человеческая?!"

Трудно утверждать что-либо и о церковности Чехова. Сам он об этом говорить не хотел и перед другими напоказ своей религиозности не выставлял. Но иногда в его произведениях это неуловимо проскальзывало. Так, в книге о Сахалине он, рассказывая о своих наблюдениях, упоминает как об обыденно бытовой подробности: "8 сентября, в праздник, я после обедни выходил из церкви с одним молодым чиновником, и как раз в это время…" - и пошел рассказ о том, что заняло его внимание. Значит, он был на Литургии. И где? - на Сахалине, явно не напоказ. Т.е. это было для него делом обычным. По воспоминаниям его брата, М.П. Чехова, он "ни одной пасхальной ночи не провел в постели", а обязательно шел в церковь. Митрополит Вениамин (Федченков) приводит одно драгоценное свидетельство: "Один из знакомых мне таганрогских священников знает протоиерея Б-на, глубокого старца, современника Чехова. Старец рассказывал ему, что он сам видел, как Чехов на коленях усердно молился Богу". Вот опровержение всех суждений о чеховском неверии.

Врач И.Н. Альтшуллер, лечивший Чехова в Ялте, засвидетельствовал, что писатель "носил крестик на шее". Если задуматься, для чего носить крест неверующему, то уж кого-кого, а Чехова в неискренности обвинить невозможно. И если бы он был атеистом, то ношение креста было бы для него грубой фальшью - а фальши он не терпел ни в каком виде. У Чехова, кроме рассудочного разума, было сердце, были реальные переживания веры, опыт именно православной церковной жизни. И как ни соблазнялся рассудок против православной церковности, сердце привлекало душу писателя к заветным переживаниям духа. Тем более, что Антон Павлович с ранних лет своей жизни был знаком с Церковью, с православным богослужением.

В одном из писем к И.Л. Щеглову-Леонтьеву он писал: "Я получил в детстве религиозное образование и такое же воспитание: с церковным пением, с чтением Апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне..."

По свидетельству современников, Чехов был мучительно стыдлив, боялся широковещательных заявлений. Сказать: "я - христианин" для него было так же невозможно, как сказать: "я - добрый, я - благородный". И совесть гнала его в Сибирь, чтобы хоть как-то облегчить судьбу страдальцев. В любой час дня и ночи он оставался врачом, который откликался на каждый вызов, лечил бесплатно крестьян и всех, кто к нему обращался. Он был христианином, даже если так себя не именовал. "Внук крепостного, сын мещанина-лавочника, врач, рационалист, к религии внешне как будто равнодушный, он целомудренно-религиозен - он - свой в области высокорелигиозных чувствований", - писал о Чехове русский писатель И. Шмелев, точно подсказав условия восприятия чеховской религиозности: "Принимать его надо сердцем". Все же рассуждения об атеизме Чехова - от ума. А ум часто бессилен в вопросах веры.

Галина Ляхова