«Благословенно царство Отца и Сына и Святаго Духа», - низкий голос священника гулко смешивается с густыми клубами струящегося ладана, с еле уловимым ощущением разлитого в воздухе праздника и медленно поднимается в бездонную предрассветно-сумеречную высоту храма. Колеблющиеся огоньки заполонивших церковь свечей отражаются в витражах заиндевевших окон, в празднично-начищенном сиянии нависшего над храмом старого паникадила... Их дрожащие отблески мягко скользят по взволнованно-уставшим лицам молящихся. И в этом тихом мерцании все лица кажутся особенно родными и добрыми.

Эти два чумазых пацаненка вынырнули из ниоткуда. У меня было ощущение, что они, как два крохотных эльфа, незаметно шастали все утро где-то по полу, между ногами молящихся, чтобы к концу службы вынырнуть на поверхность и потребовать причитающуюся им дань. Грязные и оборванные, с нагловатыми ухмылками, они стали тем противоестественным диссонансом, который в одно мгновение разрушил благоговейную гармонию молящихся.

«Теть! Теть! Дай копеечку!» - заунывно теребил женщин младший пацаненок. «Ради Христа!» - деловитым баском подсказывал ему более опытный, старший, сотоварищ. Но даже «ради Христа» и «ради праздничка» кошельки открывались туго. И в потных грязных ладошках поблескивало только несколько монеток.

«Говорил я тебе: пойдем в другую церковь - здесь плохо подают», - «старшой» был явно недоволен «уловом». Разговаривали они нарочито громко и вызывающе, ничуть не стесняясь или даже эпатируя «добреньких тетенек», у которых еще мгновение назад заискивающе выпрашивали «денежку на хлебушек». Сердито цыкнувшая на пацанят тетка, что, дескать, батюшка не благословляет просить в храме, их не очень испугала. В ответ они что-то хохотнули. Но, попререкавшись немного - для «понта», пацаны перешли на шепот. Видно, опасались, что выгонят из храма. Пошептавшись, решили, видимо, перебираться в другой храм. Еще немного потоптались у свечного ящика, но, по всей видимости, поняв, что у молящихся им больше ничего не вымолить, направились было к выходу. Как вдруг внимание одного из них привлек стоящий на столике маленький ящичек. На ящичке была какая-то надпись. Но так как с грамотой у ребят было туговато, а в храме темновато, они самовольно развернули ящик к алтарю, навстречу льющемуся от свечей свету, и опершись локтями на стол, стали громко, на весь храм, читать по складам надпись. Это «интересное» и, наверное, новое для них занятие настолько увлекло ребят, что они даже не замечали толпящихся возле них и толкавших их людей, стоящих в очереди за свечками. Наконец, они прочитали вслух: «Сотворите святую милостыню».

В храме стало тихо. Так тихо, что казалось, что служба замерла, а время остановилось. И в этой торжественной святой тишине я явственно услышала звон падающих на дно ящика монеток. Сначала одна, потом вторая... Потом пауза. Мальчишка, наверное, задумался. Воцарилась полная тишина. И вдруг ее разорвал звон ссыпающихся в ящик с маленькой грязной ладошки горстки только что выпрошенных монеток - весь крещенский «заработок».

На пацанят никто не смотрел. Но я знала, что их видели, чувствовали - ссутулившимися спинами, стрижеными затылками.

А мне показалось, что все свечи в храме погасли. И осталась только одна. Их, грязных, оборванных, невоспитанных, не умеющих толком читать, попрошаек. Как вечная, святая детская молитва крещающемуся во Иордане Спасителю.

Мария ВОЛОСЮК